Введение
Назвать Евгения Светланова одним из величайших дирижёров современности было бы недостаточно. Чтобы в полной мере оценить его творчество, нужно было побывать на концертах «его» оркестра – Государственого Академического Симфонического оркестра Российской Федерации (бывшего ГАСО СССР), увидеть его за дирижёрским пультом других коллективов, таких как Симфонический Оркестр Японского Радио NHK или Национальный Оркестр Франции. Непосредственно услышать ошеломляющее исполнение симфоний Чайковского, вновь обрядших их подлинную экпрессию, а также симфоний Малера, который был ему особенно близок. Побывать на одном из спектаклей «Золотого петушка» или «Псковитянки» Римского-Корсакого в Большом театре, где торжествует магия русской оперы! Вновь открыть для себя, благодаря неизвестным до сих пор записям, пианиста потрясающей силы «в схватке» с сонатами Метнера или исполняющего «Музыкальные моменты» Рахманинова. Внимать откровению композитора, «неисправимого» носителя русской традиции, которая могла бы угаснуть вместе с симфониями Мясковского. И, наконец, иметь привилегию выслушать этого музыканта в долгих и неторопливых беседах, в которых порой исчезал значительный представитель культуры и появлялся человек растерянный и наивный, как ребёнок.
Прежде всего, Светланов обладал той грацией и жаром демиурга, которые были присущи редким гигантам дирижёрского искусства. «Вы должны играть так, как будто от этого зависит ваша жизнь»,- говорил он обычно своим музыкантам. И, действительно, стоило ему взмахнуть палочкой и звук материализовался, обретая глубину и насыщенность, каким бы ни был оркестр, и всякий раз с неповторимым своеобразием, способным гипнотизировать публику (его особая манера расположения оркестра подчёркивала это своеобразие). Часто будучи провидцем, он умел заинтриговать и взволновать слушателя, ожидающего развязки как освобождения: сколько раз, затаив дыхание в момент развития или репризы темы, с трепетом и энтузиазмом ждала публика финала! Будь то Чайковский, Малер или Скрябин, всякий раз Светланов становился колдуном, чародеем по мере приближения к коде. Посредством высшего мастерства в области ритмики и за счёт несравненной динамики – от легчайшего пианиссимо до самого оглушительного фортиссимо. И вот когда звук уже обрывался в момент финального, монументального аккорда, Светланов всё ещё тянулся руками к музыкантам, одною — вниз, а другою — вверх, продолжая требовать звука, «как будто от этого зависит ваша жизнь». И он получал его. И залы, окаменевшие от такого высшего катарсиса, от этого музыкального экстаза, буквально взрывались. Уставший и счастливый Светланов, казалось, стремился обнять весь зал, как будто это был его последний концерт.
