МЕМУАРЫ ( 2/3)
Светланов – пианист. Ранние годы.
Нина Мознаим-Светланова.

Руки Светланова были удивительны, казалось, что они были созданы для фортепианной игры. Они были невелики, но довольно сильные, подобно рукам Эмиля Гилельса. Главной характерной чертой его игры была продуманность и чёткость движений, каждое движение служило воплощению музыкальной идеи.

Следуя совету Гурвич, Светланов в течение пары месяцев регулярно брал уроки у знаменитого преподавателя по развитию фортепьянной техники. К сожалению, его имя я не могу припомнить. Этот педагог дал ему упражнения, чудесным образом развившие его мастерство. Любопытно то, что он запомнил их на всю жизнь и время от времени, когда он, бывало, месяцами не подходил к фортепьяно, поупражнявшись таким образом в течении двух дней, вновь обретал свою технику, ещё блистательнее, чем прежде.
Я всегда наблюдала за этими упражнениями и прекрасно помню их, но тогда я не знала, кто был их автором, и только многим позже выяснила, что это был Карл Таусиг.

Однако, важным было не то, что Светланов играл, но то, как он играл. А играл он будто не поднимая пальцев, мысленно погрузившись в музыкальную фразу, а не в её фортепьянную конструкцию. Связь между его умственной организацией и воплощением её на клавиатуре была практически идеальна. У Светланова всегда было чёткое представление о том, как должно звучать то или иное произведение.

Интересный случай произошёл во время одной из его поездок в Нью-Йорк. Я решила показать ему одного из своих лучших учеников, исполняющего Вторую Сонату Рахманинова. Молодой пианист уже имел значительный исполнительский опыт и выступил блестяще. Я думала, что сейчас Светланов воскликнет : «Как прекрасно! Как чудесно!» Вместо этого, он сказал, что это никуда не годится, что всё – неправильно, и что такой музыки вообще нет и не было. Последнее касалось исполнения Горовица, которое он совершенно низверг, назвав его поверхностным, блеклым и т.д. Главное, однако, что он сам сел за фортепиано. Сыграл несколько отрывков из первой части, начало второй и ещё несколько отрывков. И его игра убедила нас в правильности его слов. Она отличалась фантазией, рельефностью, качеством звука, красотой, полнотой, величием, непрерывностью дыхания – и всё это было совершенно незабываемо.

Светланов был также горячо увлечён оперой. Эта страсть началась, когда ему было 13 или 14 лет, или даже раньше, ибо Светланов практически вырос в Большом театре. Его собственный оперный дебют состоялся в трёхлетнем возрасте, когда он выступил в роли сына Чио-Чио Сан в опере Пуччини «Мадам Баттерфляй». В 16 лет он регулярно посещал оперную студию Московской Консерватории – чудесный маленький театр на улице Вахтангова, в котором студенты консерватории играли свои спектакли. Пели они с подлинной страстью и экспрессией. Наша компания – двое юношей и две девушки – не пропускала ни одного их представления. В то время Светланов страстно любил оперы Римского-Корсакова. В этом театре было поставлено две из них – «Снегурочка» и «Царская невеста». Много лет спустя Светланов признался мне, что его любимыми операми были «Снегурочка» и, конечно, «Псковитянка», которую он выбрал для своего дирижёрского дебюта в Большом театре, и которая также стала и последней его постановкой в Большом. Я заговорила об опере потому, что фортепьянное искусство Светланова неотъемлемо с ней связано. Я никогда не забуду, как он играл оперы на фортепиано и сам пел все партии, и пение его было удивительно экспрессивно. Его исполнение было настолько блестяще, что и в театр не надо было ходить.